Oubliée, la parole

Я слово позабыл, что я хотел сказать.

Слепая ласточка в чертог тене́й вернётся,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
В безпамятстве ночная песнь поётся.

Не слышно птиц. Безсмертник не цветёт.
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывёт.
Среди кузнечиков безпамятствует слово.

И медленно растёт, как бы шатёр иль храм,
То вдруг прикинется безумной Антигоной,
То мёртвой ласточкой бросается к ногам,
С стигийской нежностью и веткою зелёной.

О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья аонид,
Тумана, звона и зиянья!

А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольётся,
Но я забыл, что я хочу сказать, —
И мысль безплотная в чертог тене́й вернётся.

Всё не о том прозрачная твердит,
Всё ласточка, подружка, Антигона…
И на губах, как чёрный лед, горит
Стигийского воспоминанье звона. 

Oubliée, la parole, celle que je voulais dire.

L'hirondelle aveugle dans la demeure d'ombre s'en retourne,

Sur ses ailes déchirées, jouer avec les transparents. 

Dans les limbes sans mémoire s'élève, nocturne, un chant.

Silence des oiseaux. Pas d'immortelle en fleur.

Crinières transparentes du troupeau ténébreux.

Sur la rivière sèche nage, vide, une barque.

Au milieu des sauterelles la parole se tait, évanouie.

Et lentement grandit, comme ferait tente ou temple

soudain passe en trombe, comme démente, Antigone,

Ou retombe, hirondelle inerte, à terre,

Tendre et stygienne, avec une branche verte.

Oh, recouvrer la honte des doigts clairvoyants

Et la joie de connaître la voussure du réel.

Si grande, ma peur du sanglot des Aonides, 

Et du brouillard, des cloches, de la rupture.

Or aux mortels pouvoir fut donné d'aimer, de connaître,

Et le son se répand sur leurs doigts, les traverse,

Moi, la parole à dire, je l'ai oubliée

Et l'idée, incorporelle, dans la mesure d'ombre s'en retourne.

Elle affirme, la transparente, tout autre chose,

L'hirondelle, toujours, la compagne, Antigone,

Mais sur les lèvres brûle, glace noire,

Le souvenir du glas stygien.

  Ossip Mandelstam, Tristia, 1920 (traduction de Jean-Claude Schneider)